Игорь БЕЛАНОВ: «90 лет истории, 15 лет пустоты»
13 мая, 2017
С того самого дня, как злая (а может, и не очень злая) футбольная судьбина загнала «Маккаби» (Тель-Авив) под танки («Челси», «Порту» и киевское «Динамо»), несколько дней ходил сам не свой. Все чувствовал, что есть тут нечто такое, и все никак не мог поймать это «что-то».
А потом все устаканилось, разлеглось по полочкам. Ну, то, что играет израильский клуб с клубом знаменитого еврейского «оленевода» — тут интрига понятна. Что с «Порту», которые «драконы» — тоже. А вот киевское «Динамо» — это не просто соперник. Не просто чемпион Украины и ранее — чемпион СССР. Тут нутряная связь, духовная, кровная. С Израилем и с евреями.
А с кем, скажите на милость, разговоры разговаривать о киевском «Динамо», как не с человеком, который считается (да он и есть такой) самым знаменитым биографом самого знаменитого клуба СССР. С журналистом и писателем Дэви Аркадьевым.
С ним, к слову, у меня личные счеты. Именно его книга, написанная в соавторстве с Олегом Блохиным, стала для меня настольной и, как сейчас понимаю, первоначалом того, чем занимаюсь сегодня. Так что спасибо вам, Дэви, двойное. И за ту книгу, и за профессию. И за этот разговор…
— В СССР каждая знатная команда была или любима или нелюбима в других городах, не по месту основного базирования. Скажем, в Одессе за светлые чувства к киевскому «Динамо» могли и по чубчику настучать. А вот как вам кажется, среди еврейских болельщиков той страны были любимые или нелюбимые команды? И если были, связаны ли были чувства с так называемым еврейским вопросом?
— Я сразу — как одессит — хочу внести ясность по поводу «Динамо» (Киев) и Одессы. Дело в том, что одесские болельщики, нельзя говорить о том, что они не любили «Динамо» (Киев). По одной простой причине. С довоенной поры «Динамо» укрепляли многими одесситами. Достаточно назвать одного из них, это Николай Трусевич.
— Вратарь легендарной команды, игравшей матч смерти? Впоследствии расстрелянный фашистами?
— Да. Он, кроме того, что легенда советского и украинского футбола, он еще и друг моего отца, Аркадия Бакмана. Первого, к слову, в Одессе мастера спорта по боксу. Первого капитана первой сборной Украины по боксу. И — одновременно — первого «играющего» тренера сборной республики. Было это в 1933 году. Они с Трусевичем работали в одной одесской пекарне и сильно дружили. Отец постоянно подбивал Николая Трусевича сменить вратарские перчатки на перчатки боксерские. А тот ему мягко оппонировал: «Аркаша, там же морду бьют, а уже в «Пищевике» стою…» Николай Трусевич был одним из лидеров довоенного киевского «Динамо».
— Дэви, а в той команде, киевской, игравшей матч смерти, были евреи?
— Во–первых, на вашем месте я бы употребил фразу «так называемом матче смерти».
— То есть?
— Как такового, одного конкретного матча смерти, в оккупированном немцами Киеве не было. Мой приятель добрый, Савик Шустер, сделал очень хорошую программу пару лет назад, она вышла в эфир 9 мая. Там он собрал творческий состав российского фильма «Матч», о матче смерти…
— С Сергеем Безруковым в главной роли.
— Да, с ним. Его только, кстати, на той передаче Савика и не было. Шустер и меня пригласил на съемки передачи. И я там сразу сказал, что с точки зрения истории, как такого матча смерти не было. Было сыграно одиннадцать матчей. Разумеется, каждая из этих игр имела свое особое значение, так как играли в оккупированном городе. Я благодарен своему учителю в жизни и журналистике, старшему другу, Аркадию Романовичу Галинскому. Именно он увлек меня историей того футбола в оккупированной столице Украины. Я до сих пор набираю материал по этим матчам, у меня огромная папка с надписью «ПСМС» — по следам матча смерти. Начал собирать материал еще в те времена, когда за такие вещи могли упрятать за кудыкину гору. Я записывал многие наши разговоры с Аркадием Романовичем по поводу матча смерти. Почти со всеми оставшимися в живых участниками тех игр встречался. Тот же Трусевич, к примеру, он работал на хлебозаводе в Киеве, его устроили туда, для тех времен это было самое лучшее место, работников подкармливали хлебом, подсолнечным маслом. И вот однажды он приходит в таких одесских клешах. «Коля, ты что так вырядился?» — спросили его. А он ответил: «Спокойно!» Он никому об этом не говорил, но в каждой из брючин были внутренние карманы, куда очень удобно было спрятать кирпичик хлеба. Это был особый хлебозавод: там пекли не эрзац — хлеб как для горожан, а качественный хлеб, что шел немцам и в германскую армию. Такой кирпич на Евбазе — Еврейском базаре — можно было хорошо продать, за 300-400 карбованцев, или обменять. Эту историю мне рассказал Владимир Балакин, один из участников тех матчей смерти. Так что, пусть и опосредованно, но еврейская тема, то есть «коммерция», в том смертельно опасном футболе была. Что же касается евреев в футболе. Расскажу, коли зашла речь о евреях, о знаменитом еврейском футболисте и тренере Матвее Леонтьевиче Черкасском, чтобы он был нам жив и здоров, как он жив и здоров сейчас, живет в Нью-Йорке. Мой хороший товарищ, Толя Шепель как-то рассказал, как его, молодого пацана, учил Черкасский, которого вся Одесса знала как Мотю. Он говорил: «Толя, дело же не в деньгах. Ты положи штангу, сто двадцать килограммов, и клади туда пять тысяч рублей на штангу, я ее все равно не сдвину, даже за десять тысяч. Надо же готовиться, чтобы это поднять. А для того, чтобы готовиться, пусть эти штангисты заканчивают тренировку и идут себе. А ты стой и работай, и будет толк!». Толя, к слову, вбил себе в мозг слова Черкасского, когда играл в московском «Динамо», все звали его Мюллером: он чувствовал отскок, он понимал игру, словно был братом великого немецкого неваляшки.
— А давайте без очереди спрошу о Шепеле. Он в 1973 году установил феноменальный рекорд, забив в турнире первой лиги 38 голов. То есть практически в каждом матче забивал. А та первая лига, это был серьезный турнир, не чета многим нынешним.
— Он еще в том сезоне и в кубке СССР пятерочку положил.
— Так вот. Известный в прошлом футболист, впоследствии не менее известный поэт Александр Ткаченко в книге «Футболь» рассказывал, что Лобановский так хотел Шепеля в киевское «Динамо», что безропотно исполнил все требования игрока «Черноморца», коих было 21. В том числе кандидатская для тещи. Правда, что ли? И кстати, был ли Шепель евреем, как в этом были убеждены многие тогдашние завсегдатаи стадионов, уж больно фамилия звучала так, подозрительно?
— Нет, Толя не еврей, он просто так прилично выглядит, как говорили в одном анекдоте. Толя православный верующий человек. Я рад нашей многолетней дружбе, которая продолжается и по сию пору. Мы работаем вместе. Я возглавляю международный фонд имени Валерия Васильевича Лобановского, а Толя — почетный президент фонда. Насчет тещи и списка «21» — это ерунда.
— Ткаченко также писал, что Шепеля «спалили» за этот список сами футболисты. Давали ему передачи в стык, в недодачу, в итоге Шепель занимался не свойственной ему работой на поле и так и не смог во всей красе проявить себя в Киеве.
— Вы поймите, тогда не футболисты решали вопросы перехода. Помню, мне позвонил в Киев мой хороший товарищ, известный тренер Ахмед Алескеров. Тренировал он тогда как раз «Черноморец». Однажды он звонит мне и спрашивает: «Могу я к тебе приехать?» Я в ответ: «Ахмед, ну что за условности, конечно, жду». Он добавляет: «Я не один, я с мальчиком». Этим мальчиком был как раз Толя Шепель. Ахмед попросил взять над ним шефство в Киеве, чтобы помочь освоиться после Одессы. Вот тогда Алескеров и рассказал мне, что ничего не мог сделать, чтобы оставить Шепеля в Одессе. Был звонок с таких небес, что все сразу встали по стойке «смирно». Вот с тех пор, с 1973 года, мы дружны с Анатолием Шепелем. Что же касается «сплава»… С моей точки зрения, не то что «сплавили», но какая-то доля истины в этом есть. По мнению Аркадия Романовича Галинского (а он понимал футбол так, как его в то время не понимал никто), в неприятии Шепеля даже объединились столь противоположные люди и футболисты, как Олег Блохин и Владимир Онищенко.
— Давайте продолжим про одесский футбол, это так вкусно. Знаменитый рассказ в исполнении Романа Карцева о том, как это игралось в Одессе. Я так понимаю, это даже не текст, как нельзя назвать текстом гениальный рассказ о приготовлении салата из помидоров, лучка и огурчиков, сковородки жареной картошки и запивании всего этого харча небес сладким чаем. Это просто воспоминания, нет?
— Чтобы вы даже не сомневались, насколько вы правы. Папа Романа Карцева был известным в Одессе футболистом, а затем и арбитром. Но давайте закончу о Моте Черкасском. Он ведь вернулся с фронта. Там ему грозила ампутация ноги, у него было тяжелейшее ранение. И он уже лежит на столе, ему сейчас отрежут ногу, он слышит деловые разговоры хирурга и его помощников. И тогда Мотя собирает последние силы и начинает говорить с доктором за футбол: «Доктор, вы шо? Какая ампутация? А футбол?» Врач ему: «Какой футбол? Тебе выжить надо». «Не-не, доктор, если режете ногу, то тогда меня всего…» Мотя Черкасский после ранения сделал одиннадцать операций, чтобы вернуться на поле.
— Какие люди были!!! Про Карцева. Всегда дико смеялся в той футбольной интермедии, как глухонемой забивал голы и радовался, не слыша свистка о том, что он был в положении вне игры. Дико смеялся. В моем детстве у нас был такой же тип, глухонемой форвард. Когда он забивал, его лицо светилось от счастья. Но когда к нему подбегал судья и показывал жестами, что отменяет гол из-за «вне игры», форвард сходил с ума от горя. С годами понял, что это была не комедия, это была самая настоящая трагедия, для описания которой надо быть либо Шекспиром, либо Карцевым.
— В украинском боксе был глухонемой боксер по фамилии Шитов. Он не слышал команды судьи и рефери, часто лез в самую гущу, чтобы дать понять Шитову — «брек», «удар открытой перчаткой» или «опасное движение головой».
— Судья не боялся попасть под разгоряченную руку?
— Нет, поверьте судье всесоюзной категории, председателю коллегии судей федерации бокса Украины и даже члену президиума федерации бокса СССР, судья чувствует ситуацию не хуже боксеров…
— В ленинградском, тогда еще ленинградском, «Зените» в свое время был популярен Левин-Коган. Его называли дважды евреем Советского Союза. В «Динамо», в Киеве, такого дважды не было?
— Не припомню такого. В послевоенном «Динамо» играл Лифшиц.
— Абрам Лифшиц.
— Да, Абрам. Вообще-то евреи в «Динамо» периодически появлялись, проходили, как все в ту пору в бывшей стране Советов, под кодовым названием «Инвалиды пятой графы».
— Немного южнее давайте. Роман Шнайдерман. «Днепр» днепропетровский. Еврейский футбольный гений шестидесятых-семидесятых?
— Гений не гений, но отличный игрок.
— Светлая голова?
— Вне всякого сомнения.
— Каневский. Виктор. На минуточку, Израилевич. Он был фигурой?
— Он был — без всякой натяжки: одним из лучших форвардов шестидесятых в советском футболе. Для примера: его рекорд по количеству голов в одном сезоне (18) долгие годы был в «Динамо» недосягаемым, пока не пришел Олег Блохин и не стал бить все рекорды, не только Каневского. Каневский был чистой «девяткой», исходя из роли «девятки» в футболе тех времен: абсолютный форвард, без примесей диспетчерства. Тончайший пониматель футбола, Аркадий Романович Галинский (чтобы вы понимали, кем был тогда, по мнению футбольных болельщиков, Галинский: однажды министр сельского хозяйства Украины сказал: «Аркадий, если бы я так разбирался в сельском хозяйстве, как ты в футболе!») считал, что Каневскому в пару — как сдвоенный центр! — больше подошёл бы Лобановский — это самая наитипичнейшая «девятка». Но Соловьев — тогдашний старший тренер «Динамо» — симпатизировал Каневскому и сдвинул во фланг как раз Лобановского. Каневский брал не стрельцовщиной, не мощью, не продавливал защиту с тремя врагами, повисшими на плечах, он был прекрасно оснащен технически. У него была прекрасная школа великого киевского тренера Корсунского. Плюс Каневский чувствовал позицию, просчитывал, как компьютер, варианты отскока мяча. Предтеча Гердта Мюллера, вот кто он был. И еще момент: Каневский был пропитан с головы до пят командным духом, не зря он получил право на капитанскую повязку. И владел ею пять лет.
— Снова вспомню Ткаченко. Он тепло писал о голкипере «Таврии» Эммануиле Анброхе. Эммку так любили в Симферополе, что ни одна сука (это почти по Ткаченко) не осмеливалась крикнуть вратарю во время игры слово «жид». Это я вот к чему: бытовой антисемитизм в советском футболе был? Каневский не сталкивался с этим?
— Виктор Каневский наполовину еврей, по отцу, мать у него украинка. Он сам говорил, что не помнит о каких-то распрях по поводу его национальности. Правда как-то обмолвился о некрасивом поступке одного из лидеров «Динамо», человека известного и знаменитого в футбольном мире, который что-то там сказал по поводу еврея Каневского или евреев. Но команда так отреагировала, что никогда позже этот человек не рискнул повторить свой поступок. Бытовой антисемитизм в футболе? Нет, не было, не помню такового. Не слышал. Понимаете, такие вещи в футболе сразу бы чувствовались.
— Виктор Каневский десять лет был в отказе…
— После того как он подал документы, ему десять лет отказывали. Эта история описана в книге «Динамо», Киев. Возрождение…», в главе «На земле Обетованной». Поведал об этом — устами самого Каневского! — и в моих авторских программах «Украина. Вчера, сегодня, завтра…», которая выходила на первом в США русскоязычном телевидении RTN.
— Когда Виктора Каневского отправили в «отказ», ему не давали почти нигде работать по специальности. Читал, что ему помог бывший партнер, Йожеф Сабо, плюнув на КГБ и устроив Каневского где-то в спортивной структуре?
— Не знаю, не буду говорить. Знаю, что Виктору Израилевичу в ту пору сильно помог Валерий Васильевич. Он договорился с руководством, когда Каневского уже и из партии исключили. Сам Каневский считал что его стали «душить» после того как якобы Щербицкий сказал: «Никуда Каневский не уедет, не поедет и все». Сам Каневскии не слышал этих слов лично. Сомневаюсь, что такие слова вообще произнес тогдашний лидер Украины. Я спросил об этом у человека, который двадцать лет работал помощником Щербицкого, Константина Константиновича Продана. Продан категорично ответил: «Владимир Васильевич не мог сказать такого!». Щербицкий, сказал мне Продан, вообще не вмешивался в футбольные дела, за это отвечал секретарь ЦК КПУ. Но Каневский с лихвой испробовал все прелести «инвалидности пятой графы». Так вот, Лобановский убедил боссов открыть дочернюю команду в киевской области и сделать главным тренером клуба именно Виктора Каневского. Каневский потом вспоминал, что многие из друзей и знакомых отвернулись от него во время отказа, никто не хотел наживать неприятностей. А Лобановский приходил к Каневскому домой, в квартиру на Крещатике, красота, каштаны, с коньяком. И никого не то, что не боялся, он плевал на них, он шел к другу.
— Дэви, кто-то из футболистов или тренерского штаба киевлян был в той или иной мере связан с еврейством? По прямой линии, по четвертинке, по жене?
— Я не знаю, вот вы меня огорошили этим вопросом. В Одессе я вам доложу за всю еврейскую футбольную Одессу. Сеня Альтман, например, который родился в Чугуеве, Харьковской области, но его считают одесситом. А вот в Киеве…
— Ладно, идем дальше. Киевское «Динамо» стало первой советской командой вообще, кто приехал в Израиль в восьмидесятых, еще, если не ошибаюсь, до того, как восстановились отношения между странами. Почему Киев?
— Я об этом подробно пишу в книге, что упомянул. В том, что Киев и что «Динамо», есть немалая заслуга одного вашего соотечественника.
— Так, еще быстрее, как говаривал Лист, в смысле еще подробнее…
— Это Яков Гершензон. В 1997 году, зимой, я по приглашению Васильича поехал с «Динамо» на сбор предсезонный, в Израиль. Был там девять дней. И так получилось, что Валерия Васильевича не было на том сборе, он остался дома, нездоровилось, было подозрение на воспаление легких. Мне об этом сказал Саша Чубаров, администратор «Динамо», уже в аэропорту. Что Лобановский извинился и передавал привет. Я сильно расстроился. Я даже думал не лететь, раз не будет Лобановского. Всю поездку я запланировал под него, приготовил много техники, чтобы снимать мэтра. Но в итоге полетел. И до сих пор благодарю судьбу, что полетел: все эти девять дней я безумно пополнял свои знания о Лобановском. Опосредованно, через тех людей, кто рука об руку работал с ним. Яков Гершензон стал одним из моих тогдашних собеседников. Причем Яша рассказал мне те вкусности, что позволяют создать послевкусие. Яша рассказал о той игре, зима 1989 года. «Динамо» (Киев) — сборная Израиля. 1:3, победа гостей. Тогда в Тель-Авиве на трибуне израильтяне, наши люди, как говорится, торжествующе восприняли победу… киевлян! А как встречали «Динамо» в аэропорту имени Бен-Гуриона, это просто царский прием какой-то был! Киевляне прилетели в Тель-Авив рейсом «Люфтганзы» из Германии, тогда еще прямого воздушного сообщения не было между СССР и Израилем.
— Яков Гершензон, случаем, не приложил руку к трансферу века в «Маккаби» (Хайфа), приобретению вратаря киевского «Динамо» и сборной СССР Виктора Чанова? Чанов до сих пор слывет в Хайфе легендарным человеком, его имя называют с придыханием, а о его игре за «Маккаби» до сих пор говорят с причмокиванием и пощелкиванием пальцев…
— Понятно, почему так помнят. Виктор Чанов — вратарь и человек — фантастический! Он из вратарской семьи. А насчет руки, это надо узнать у самого Яши. Вернусь в 1997 год. Я улетал в Киев, а Лобановский вместе с Игорем Суркисом (он его часто ласково называл «Игорюня»), прилетал в тот же день. Я не мог не пересечься с Лобановским. Специально раньше поехал в аэропорт. Васильича привели в зал для важных персон. Он поинтересовался у меня, как командировка? Я ему говорю: все отлично, нет только вишенки на торте, того самого материала, без которого все мои девятидневные труды могут пойти прахом, интервью с самим главным тренером. Игорь попытался где-то вклиниться в разговор, мол, Дэви, Валерий Васильевич сегодня неважно чувствует. И правда, я видел, что на лице Лобановского проступал пот, простуда еще не отошла. Но это же Васильич, у него чувство такта было развито не хуже, чем чувство футбола. Он сказал Суркису «Игорюня, разберемся» — и показал ему рукой. Суркис закрыл дверь, и мы начали интервью. Я установил технику, камеру настроил и говорю: «Васильич, я тут узнал, пока вас не было, фантастическую вещь. Когда у СССР не было дипотношений с Израилем, вы вдруг организовываете матч «Динамо» (Киев) против сборной Израиля. И пробиваете эту игру. Догадываюсь, через какие Олимпы вы пробивали, поэтому у меня к вам единственный вопрос: почему вы это делали?» Лобановский ответил так, что в словах сосредоточилась вся суть этого человека: «Если не мы, то кто же?». На этом та история только… начиналась. Я записываю интервью, заканчиваю, доволен. Вы понимаете, с зимы 1996 года весь Киев — и это не преувеличение — только и говорил о возвращении Лобановского в «Динамо», любую весть о Лобановском в родном клубе ждали как манну небесную, разговор с ним — великая журналистская удача, да еще на камеру. Говорю Валерию Васильевичу «секунду, проверю, как записалось» и вдруг с ужасом обнаруживаю, что нет звука. Есть изображение, а звук как корова языком слизнула. Васильичу сказал, у самого — лицо белое, а он шутит, «так что, мы с вами под фонограмму работали?» Я в ответ «Васильевич, что хотите, но надо еще раз записать». А тут снова Игорь Суркис, мол, время, опаздываем, ждут. Лобановский ему «Игорюня, терпи!». И мы второй раз делаем эту запись. Так что запись эта историческая.
— У Валерия Васильевича были друзья из еврейского круга? Приятели?
— Да. Хотя он никогда не обращал внимания на национальность того, кто с ним дружил или приятельствовал. Как-то Чубаров рассказал мне, что однажды Валерий Васильевич так жестко отбрил одного своего подчиненного, не буду называть фамилию, который водителю, «инвалиду пятой графы», что-то такое сказанул. Лобановский сказал: завтра, если не извинишься за эти слова, можешь писать по собственному и забудешь что работал в «Динамо».
— В советском футболе Матвей Соломонович Юдкович, администратор «Зенита», был легендарной личностью. Говорили, что дядя Мотя может уговорить перейти куда угодно кого угодно из игроков. А что в Киеве? Фельдман, если не ошибаюсь, тоже был из когорты легенд?
— Ошибаетесь. В Киеве в «Динамо» администратором был Рафаил Моисеевич Фельдштейн, мы с ним были дружны. А в остальном: Фельдштейн, как и Юдкович (они, к слову, сильно приятельствовали), был легендой.
— Говорят, что его уважали в столице Украины не меньше, чем Лобановского?
— Полная правда. Фельдштейн — он жил только ради «Динамо». Все, что его волновало, было в той или иной степени, связано с «Динамо». Сколько раз он ловил меня в коридорах обществ, спорткомитетов, расцветал буквально, что сейчас поговорит со мной о «Динамо», брал так за пуговичку ласково и начинал баять какую-то новую историю или байку. Естественно, про киевское «Динамо». Он обожал поговорить. Мы познакомились с ним еще в эпоху Деда, Виктора Александровича Маслова. Рафа (так его звали те, кто имел право так его называть) что мог делать как администратор? Палку достать сухой колбасы, бумажечку нужную проштампелевать, мебель импортную для игроков обеспечить. Он знал всех нужных людей: на базах, в магазинах, в торгах.
— Так и они наверняка фамилию Фельдштейна в записной книжке красным фломастером жирно обводили? Билеты на киевское «Динамо», учитывая, что за билет на «Баварию» осенью 1975 года люди отдавали плащ-болонью за 200 р., они дорогого стоили, нет?
— Конечно. Само собой. Билеты на футбол. Билеты на самолет, на поезд, СВ, купе, это все Рафа.
— Говорят, что он доставал самое драгоценное для любого гостя столицы Украины, киевский торт?
— И это бывало. Рафа был очень человечным, с открытой душой. И до невозможности предан «Динамо». Помню, он был в большой обиде на Лобановского и Базилевича. Его уволили из «Динамо». Помню, со своей знаменитой хрипотцой он изливал душу: «Ты понимаешь, мне оставалось четыре месяца до сорока лет в «Динамо», что они, потерпеть не могли?» К слову, понимаю, почему Лобановский сделал это, хотя на первый взгляд это и было сделано некрасиво. Ничего личного, они, имею в виду Базилевича и Лобановского, делали все то, что было полезно и нужно для команды. А уже через год или два Рафа с гордостью говорил, что «вот этот в «Динамо» занимается транспортом, этот — формой, этот колбасу выбивает, этот — квартиры, а раньше я один делал все это сам!». А еще Рафа славился невероятным умением принимать гостей и нужных людей. Как-то стоим с ним за кулисами дворца спорта, где динамовцам вручают золотые медали за чемпионат страны. А Рафа довольно мне бурчит: «Они набрали 47 очков и я тебе отвечаю (после качаловской паузы) там 15 очков — мои!!!» Что характерно: все Рафа делал интеллигентно, мягко и, в отличие от нынешних администраторов, подводную работу футбольного айсберга, проделываемую администратором такого уровня, нельзя было заметить даже вооруженным взглядом. Это был профессионал высочайшего класса! А как Рафа рассказывал! Это был театр одного актера! Карцев мог бы позавидовать! Я вам еще одну историю расскажу. Про Рафу и «инвалидов пятой графы». Это грустная история о том, как огорчил Рафу. Я делал разворот в газете «Комсомольское знамя», где заведовал отделом спорта, по поводу чемпионства динамовского в 1968 году. Редактор дает полное «добро» и на тему, и на строкаж. Даю и фото коллективное и портретики: футболисты, тренеры и, разумеется, администратор, Фельдштейн. Вечером все сверстано, я звоню Рафе и говорю «Рафаил Моисеевич, вы завтречка утром газетку купите, там есть ваше фото». Утром прихожу на работу. Звонок. В трубке рассерженный Рафин голос: «Ну и где же я там? И чего ты мне звонил? И что я, рожей не вышел для фото? Там же меня даже нет». Я за газетой, верно, все есть, а Рафы нету. Иду к редактору. «Как это понимать?» — спрашиваю. Он: «Мы тут не при чем, ты с этими (показывает наверх на потолок) спорить хочешь? Я не хочу…»
— Еврея не пожелали видеть на фото?
— Инвалид пятой графы.
— Дэви, вопрос на засыпку. За кого притапливать будете в группе, где «Маккаби» и киевское «Динамо»?
— Вы знаете, у нас тут в Филадельфии есть еврейский клуб, правда, он уже не еврейский, тут среди посетителей и мусульмане, украинцы, казахи, афроамериканцы, мои товарищи по бане тоже пытали, за кого болеть будешь? Я отшучиваюсь: это же надо жребию так пасть, чтобы собрать воедино клуб из Израиля, клуб, где владельцем российский еврей, и «Динамо» Киев, которое в Израиле обожают со времени Лобановского. Этакая еврейская группа.
— А вы знаете, что мои товарищи по бане (в смысле по шабатнему футболу), они из Украины, говорят, что хотят посмотреть на матч «Маккаби» с «Динамо» в Лиге Чемпионов не только живьем, но обязательно из сектора, отведенного фанатам киевского клуба! Мы в шутку одному сказали, из Винницы: «Ты там случайно на иврите ничего не ляпни, могут не понять!». А он, многолетний болельщик киевского «Динамо», на полном серьезе ответил: «А чего мне бояться? Я же дома у себя…».
— Когда я прилетел зимой 1997 года в Израиль, мы вышли из самолета. Все красиво, тепло, приятно, душа поет. А Юра Калитвинцев, капитан «Динамо» и сборной Украины, парень, родившийся в Волгограде, улыбается и говорит: «О, наконец-то мы дома…»
P. S. Любой журналист, работающий в жанре интервью, ищет эффектную концовку. Но мне и тут повезло с Дэви Аркадьевым. Мы уже закончили разговор, но так получилось, что диктофон я не выключил. И в итоге записал еще одну еврейскую тему. Почему еврейскую? А какой еще назвать историю, где речь идет об Иосифе Кобзоне, умном еврее при губернаторе, и синагоге в Филадельфии?
Одним словом, заговорили мы о Тамаре Гвердцители. Вернее о фото, где Дэви Аркадьевич сидит рядышком с Валерием Васильевичем на концерте в честь окончания карьеры Олега Блохина. И вышли, разумеется, боком и крюком на песню «Виват, король!».
— Вы мне напомнили «Виват, король». Это песня мне дорога, она связана с приятными воспоминаниями. Начну с конца. Я встретился с Тамарой Гвердцители в девяностые годы в Филадельфии в синагоге «Нер Цедек», она там давала концерт. Я взял книгу об Олеге Блохине, редкое издание, и пошел на встречу.
Встретились с Тамарой на распевке, перед концертом. Я ей говорю, вот хочу подарить книгу о том концерте, о «Виват, король!». Тамара говорит: «Дэви Аркадьевич, давайте сделаем рояль в кустах». Во время концерта ее забросали просьбами исполнить «Виват, король!» Вот тут она и говорит: исполню и приглашу на сцену человека, без которого этой песни могло и не быть!»
Песня эта стала лауреатом на «Песне 1989 года». А прозвучала впервые на вечере чествования Олега Блохина в том же году.
Вышло так: я готовил программу в 1989 году (тогда еще не было ругательного слова «продюсер») в качестве пресс-атташе концерта в честь окончания карьеры Олега Блохина. «Звезды эстрады — звездам футбола» — назывался проект, я там многостаночничал и как автор сценария, и как много еще кто. Мы искали песню на коду, на финал.
— Какие варианты были?
— Были три претендента. Помню песню, автор и исполнитель херсонский, там все время припев–рефрен шел «Блохин, Блохин». Мы приняли это как рабочий вариант, но чувствовали: это не то, что ищем, что надо. Звонок. Недели за три до старта. Звонит Татарченко Юра, композитор: «Дэви Аркадьевич, можно подъехать? Хочу показать, мы песню с Юрой Рыбчинским сделали. Он приезжает, ставит кассету в мой двухкассетник, я слушаю и сразу говорю: все, больше не ищем ничего, это финал, причем это финал не только во дворце спорта, это финал на стадионе. Под эту песню Олег будет делать прощальный круг. Я чувствую эту коду. Гена, кто поет?»
«Вы ее не знаете, девочка, из Тбилиси, Тамара Гвердцители».
Потом во дворце спорта, когда закончился концерт, режиссер украинского телевидения мне говорит: «Песня не вошла». Я говорю: «Как?» А он поясняет: «У нас бобины на три часа рассчитаны, а ваш концерт длился три часа двадцать минут».
Приезжаю домой, убитый, за полночь. Звонок. Ира. Жена Олега Блохина, знаменитая гимнастка, Дерюгина. «Дэви Аркадьевич, все собрались, но без вас за столом не сядем, высылаем за вами машину». Приезжаю, квартира на Крещатике, седьмой этаж. Там и Кобзон, и Саша Малинин скромно в уголку, еще не вошел в элиту, хотя и выиграл уже конкурс в Юрмале. Сели. Тамадой — Иосиф Кобзон. Олег по праву руку, я — по леву. Иосиф Давыдович говорит: «Хочу выпить за именинника». Олег уже готовится встать, а Иосиф Давидович его по плечу: не, до тебя очередь еще не дошла. И обращается ко мне: «При царе у каждого умного губернатора был умный еврей на воеводстве. Вот ты, Дэви, умный еврей на сегодняшнем концерте. Но я видел, как ты расстроился на концерте. Даю тебе жизненный урок. Кто платит, тот и заказывает музыку. Украинцам не хватило бобины, а мне хватило, потому что я писал на более объемные бобины. И песня там вошла».
С того самого дня, как злая (а может, и не очень злая) футбольная судьбина загнала «Маккаби» (Тель-Авив) под танки («Челси», «Порту» и киевское «Динамо»), несколько дней ходил сам не свой. Все чувствовал, что есть тут нечто такое, и все никак не мог поймать это «что-то».
А потом все устаканилось, разлеглось по полочкам. Ну, то, что играет израильский клуб с клубом знаменитого еврейского «оленевода» — тут интрига понятна. Что с «Порту», которые «драконы» — тоже. А вот киевское «Динамо» — это не просто соперник. Не просто чемпион Украины и ранее — чемпион СССР. Тут нутряная связь, духовная, кровная. С Израилем и с евреями.
А с кем, скажите на милость, разговоры разговаривать о киевском «Динамо», как не с человеком, который считается (да он и есть такой) самым знаменитым биографом самого знаменитого клуба СССР. С журналистом и писателем Дэви Аркадьевым.
С ним, к слову, у меня личные счеты. Именно его книга, написанная в соавторстве с Олегом Блохиным, стала для меня настольной и, как сейчас понимаю, первоначалом того, чем занимаюсь сегодня. Так что спасибо вам, Дэви, двойное. И за ту книгу, и за профессию. И за этот разговор…
— В СССР каждая знатная команда была или любима или нелюбима в других городах, не по месту основного базирования. Скажем, в Одессе за светлые чувства к киевскому «Динамо» могли и по чубчику настучать. А вот как вам кажется, среди еврейских болельщиков той страны были любимые или нелюбимые команды? И если были, связаны ли были чувства с так называемым еврейским вопросом?
— Я сразу — как одессит — хочу внести ясность по поводу «Динамо» (Киев) и Одессы. Дело в том, что одесские болельщики, нельзя говорить о том, что они не любили «Динамо» (Киев). По одной простой причине. С довоенной поры «Динамо» укрепляли многими одесситами. Достаточно назвать одного из них, это Николай Трусевич.
— Вратарь легендарной команды, игравшей матч смерти? Впоследствии расстрелянный фашистами?
— Да. Он, кроме того, что легенда советского и украинского футбола, он еще и друг моего отца, Аркадия Бакмана. Первого, к слову, в Одессе мастера спорта по боксу. Первого капитана первой сборной Украины по боксу. И — одновременно — первого «играющего» тренера сборной республики. Было это в 1933 году. Они с Трусевичем работали в одной одесской пекарне и сильно дружили. Отец постоянно подбивал Николая Трусевича сменить вратарские перчатки на перчатки боксерские. А тот ему мягко оппонировал: «Аркаша, там же морду бьют, а уже в «Пищевике» стою…» Николай Трусевич был одним из лидеров довоенного киевского «Динамо».
— Дэви, а в той команде, киевской, игравшей матч смерти, были евреи?
— Во–первых, на вашем месте я бы употребил фразу «так называемом матче смерти».
— То есть?
— Как такового, одного конкретного матча смерти, в оккупированном немцами Киеве не было. Мой приятель добрый, Савик Шустер, сделал очень хорошую программу пару лет назад, она вышла в эфир 9 мая. Там он собрал творческий состав российского фильма «Матч», о матче смерти…
— С Сергеем Безруковым в главной роли.
— Да, с ним. Его только, кстати, на той передаче Савика и не было. Шустер и меня пригласил на съемки передачи. И я там сразу сказал, что с точки зрения истории, как такого матча смерти не было. Было сыграно одиннадцать матчей. Разумеется, каждая из этих игр имела свое особое значение, так как играли в оккупированном городе. Я благодарен своему учителю в жизни и журналистике, старшему другу, Аркадию Романовичу Галинскому. Именно он увлек меня историей того футбола в оккупированной столице Украины. Я до сих пор набираю материал по этим матчам, у меня огромная папка с надписью «ПСМС» — по следам матча смерти. Начал собирать материал еще в те времена, когда за такие вещи могли упрятать за кудыкину гору. Я записывал многие наши разговоры с Аркадием Романовичем по поводу матча смерти. Почти со всеми оставшимися в живых участниками тех игр встречался. Тот же Трусевич, к примеру, он работал на хлебозаводе в Киеве, его устроили туда, для тех времен это было самое лучшее место, работников подкармливали хлебом, подсолнечным маслом. И вот однажды он приходит в таких одесских клешах. «Коля, ты что так вырядился?» — спросили его. А он ответил: «Спокойно!» Он никому об этом не говорил, но в каждой из брючин были внутренние карманы, куда очень удобно было спрятать кирпичик хлеба. Это был особый хлебозавод: там пекли не эрзац — хлеб как для горожан, а качественный хлеб, что шел немцам и в германскую армию. Такой кирпич на Евбазе — Еврейском базаре — можно было хорошо продать, за 300-400 карбованцев, или обменять. Эту историю мне рассказал Владимир Балакин, один из участников тех матчей смерти. Так что, пусть и опосредованно, но еврейская тема, то есть «коммерция», в том смертельно опасном футболе была. Что же касается евреев в футболе. Расскажу, коли зашла речь о евреях, о знаменитом еврейском футболисте и тренере Матвее Леонтьевиче Черкасском, чтобы он был нам жив и здоров, как он жив и здоров сейчас, живет в Нью-Йорке. Мой хороший товарищ, Толя Шепель как-то рассказал, как его, молодого пацана, учил Черкасский, которого вся Одесса знала как Мотю. Он говорил: «Толя, дело же не в деньгах. Ты положи штангу, сто двадцать килограммов, и клади туда пять тысяч рублей на штангу, я ее все равно не сдвину, даже за десять тысяч. Надо же готовиться, чтобы это поднять. А для того, чтобы готовиться, пусть эти штангисты заканчивают тренировку и идут себе. А ты стой и работай, и будет толк!». Толя, к слову, вбил себе в мозг слова Черкасского, когда играл в московском «Динамо», все звали его Мюллером: он чувствовал отскок, он понимал игру, словно был братом великого немецкого неваляшки.
— А давайте без очереди спрошу о Шепеле. Он в 1973 году установил феноменальный рекорд, забив в турнире первой лиги 38 голов. То есть практически в каждом матче забивал. А та первая лига, это был серьезный турнир, не чета многим нынешним.
— Он еще в том сезоне и в кубке СССР пятерочку положил.
— Так вот. Известный в прошлом футболист, впоследствии не менее известный поэт Александр Ткаченко в книге «Футболь» рассказывал, что Лобановский так хотел Шепеля в киевское «Динамо», что безропотно исполнил все требования игрока «Черноморца», коих было 21. В том числе кандидатская для тещи. Правда, что ли? И кстати, был ли Шепель евреем, как в этом были убеждены многие тогдашние завсегдатаи стадионов, уж больно фамилия звучала так, подозрительно?
— Нет, Толя не еврей, он просто так прилично выглядит, как говорили в одном анекдоте. Толя православный верующий человек. Я рад нашей многолетней дружбе, которая продолжается и по сию пору. Мы работаем вместе. Я возглавляю международный фонд имени Валерия Васильевича Лобановского, а Толя — почетный президент фонда. Насчет тещи и списка «21» — это ерунда.
— Ткаченко также писал, что Шепеля «спалили» за этот список сами футболисты. Давали ему передачи в стык, в недодачу, в итоге Шепель занимался не свойственной ему работой на поле и так и не смог во всей красе проявить себя в Киеве.
— Вы поймите, тогда не футболисты решали вопросы перехода. Помню, мне позвонил в Киев мой хороший товарищ, известный тренер Ахмед Алескеров. Тренировал он тогда как раз «Черноморец». Однажды он звонит мне и спрашивает: «Могу я к тебе приехать?» Я в ответ: «Ахмед, ну что за условности, конечно, жду». Он добавляет: «Я не один, я с мальчиком». Этим мальчиком был как раз Толя Шепель. Ахмед попросил взять над ним шефство в Киеве, чтобы помочь освоиться после Одессы. Вот тогда Алескеров и рассказал мне, что ничего не мог сделать, чтобы оставить Шепеля в Одессе. Был звонок с таких небес, что все сразу встали по стойке «смирно». Вот с тех пор, с 1973 года, мы дружны с Анатолием Шепелем. Что же касается «сплава»… С моей точки зрения, не то что «сплавили», но какая-то доля истины в этом есть. По мнению Аркадия Романовича Галинского (а он понимал футбол так, как его в то время не понимал никто), в неприятии Шепеля даже объединились столь противоположные люди и футболисты, как Олег Блохин и Владимир Онищенко.
— Давайте продолжим про одесский футбол, это так вкусно. Знаменитый рассказ в исполнении Романа Карцева о том, как это игралось в Одессе. Я так понимаю, это даже не текст, как нельзя назвать текстом гениальный рассказ о приготовлении салата из помидоров, лучка и огурчиков, сковородки жареной картошки и запивании всего этого харча небес сладким чаем. Это просто воспоминания, нет?
— Чтобы вы даже не сомневались, насколько вы правы. Папа Романа Карцева был известным в Одессе футболистом, а затем и арбитром. Но давайте закончу о Моте Черкасском. Он ведь вернулся с фронта. Там ему грозила ампутация ноги, у него было тяжелейшее ранение. И он уже лежит на столе, ему сейчас отрежут ногу, он слышит деловые разговоры хирурга и его помощников. И тогда Мотя собирает последние силы и начинает говорить с доктором за футбол: «Доктор, вы шо? Какая ампутация? А футбол?» Врач ему: «Какой футбол? Тебе выжить надо». «Не-не, доктор, если режете ногу, то тогда меня всего…» Мотя Черкасский после ранения сделал одиннадцать операций, чтобы вернуться на поле.
— Какие люди были!!! Про Карцева. Всегда дико смеялся в той футбольной интермедии, как глухонемой забивал голы и радовался, не слыша свистка о том, что он был в положении вне игры. Дико смеялся. В моем детстве у нас был такой же тип, глухонемой форвард. Когда он забивал, его лицо светилось от счастья. Но когда к нему подбегал судья и показывал жестами, что отменяет гол из-за «вне игры», форвард сходил с ума от горя. С годами понял, что это была не комедия, это была самая настоящая трагедия, для описания которой надо быть либо Шекспиром, либо Карцевым.
— В украинском боксе был глухонемой боксер по фамилии Шитов. Он не слышал команды судьи и рефери, часто лез в самую гущу, чтобы дать понять Шитову — «брек», «удар открытой перчаткой» или «опасное движение головой».
— Судья не боялся попасть под разгоряченную руку?
— Нет, поверьте судье всесоюзной категории, председателю коллегии судей федерации бокса Украины и даже члену президиума федерации бокса СССР, судья чувствует ситуацию не хуже боксеров…
— В ленинградском, тогда еще ленинградском, «Зените» в свое время был популярен Левин-Коган. Его называли дважды евреем Советского Союза. В «Динамо», в Киеве, такого дважды не было?
— Не припомню такого. В послевоенном «Динамо» играл Лифшиц.
— Абрам Лифшиц.
— Да, Абрам. Вообще-то евреи в «Динамо» периодически появлялись, проходили, как все в ту пору в бывшей стране Советов, под кодовым названием «Инвалиды пятой графы».
— Немного южнее давайте. Роман Шнайдерман. «Днепр» днепропетровский. Еврейский футбольный гений шестидесятых-семидесятых?
— Гений не гений, но отличный игрок.
— Светлая голова?
— Вне всякого сомнения.
— Каневский. Виктор. На минуточку, Израилевич. Он был фигурой?
— Он был — без всякой натяжки: одним из лучших форвардов шестидесятых в советском футболе. Для примера: его рекорд по количеству голов в одном сезоне (18) долгие годы был в «Динамо» недосягаемым, пока не пришел Олег Блохин и не стал бить все рекорды, не только Каневского. Каневский был чистой «девяткой», исходя из роли «девятки» в футболе тех времен: абсолютный форвард, без примесей диспетчерства. Тончайший пониматель футбола, Аркадий Романович Галинский (чтобы вы понимали, кем был тогда, по мнению футбольных болельщиков, Галинский: однажды министр сельского хозяйства Украины сказал: «Аркадий, если бы я так разбирался в сельском хозяйстве, как ты в футболе!») считал, что Каневскому в пару — как сдвоенный центр! — больше подошёл бы Лобановский — это самая наитипичнейшая «девятка». Но Соловьев — тогдашний старший тренер «Динамо» — симпатизировал Каневскому и сдвинул во фланг как раз Лобановского. Каневский брал не стрельцовщиной, не мощью, не продавливал защиту с тремя врагами, повисшими на плечах, он был прекрасно оснащен технически. У него была прекрасная школа великого киевского тренера Корсунского. Плюс Каневский чувствовал позицию, просчитывал, как компьютер, варианты отскока мяча. Предтеча Гердта Мюллера, вот кто он был. И еще момент: Каневский был пропитан с головы до пят командным духом, не зря он получил право на капитанскую повязку. И владел ею пять лет.
— Снова вспомню Ткаченко. Он тепло писал о голкипере «Таврии» Эммануиле Анброхе. Эммку так любили в Симферополе, что ни одна сука (это почти по Ткаченко) не осмеливалась крикнуть вратарю во время игры слово «жид». Это я вот к чему: бытовой антисемитизм в советском футболе был? Каневский не сталкивался с этим?
— Виктор Каневский наполовину еврей, по отцу, мать у него украинка. Он сам говорил, что не помнит о каких-то распрях по поводу его национальности. Правда как-то обмолвился о некрасивом поступке одного из лидеров «Динамо», человека известного и знаменитого в футбольном мире, который что-то там сказал по поводу еврея Каневского или евреев. Но команда так отреагировала, что никогда позже этот человек не рискнул повторить свой поступок. Бытовой антисемитизм в футболе? Нет, не было, не помню такового. Не слышал. Понимаете, такие вещи в футболе сразу бы чувствовались.
— Виктор Каневский десять лет был в отказе…
— После того как он подал документы, ему десять лет отказывали. Эта история описана в книге «Динамо», Киев. Возрождение…», в главе «На земле Обетованной». Поведал об этом — устами самого Каневского! — и в моих авторских программах «Украина. Вчера, сегодня, завтра…», которая выходила на первом в США русскоязычном телевидении RTN.
— Когда Виктора Каневского отправили в «отказ», ему не давали почти нигде работать по специальности. Читал, что ему помог бывший партнер, Йожеф Сабо, плюнув на КГБ и устроив Каневского где-то в спортивной структуре?
— Не знаю, не буду говорить. Знаю, что Виктору Израилевичу в ту пору сильно помог Валерий Васильевич. Он договорился с руководством, когда Каневского уже и из партии исключили. Сам Каневский считал что его стали «душить» после того как якобы Щербицкий сказал: «Никуда Каневский не уедет, не поедет и все». Сам Каневскии не слышал этих слов лично. Сомневаюсь, что такие слова вообще произнес тогдашний лидер Украины. Я спросил об этом у человека, который двадцать лет работал помощником Щербицкого, Константина Константиновича Продана. Продан категорично ответил: «Владимир Васильевич не мог сказать такого!». Щербицкий, сказал мне Продан, вообще не вмешивался в футбольные дела, за это отвечал секретарь ЦК КПУ. Но Каневский с лихвой испробовал все прелести «инвалидности пятой графы». Так вот, Лобановский убедил боссов открыть дочернюю команду в киевской области и сделать главным тренером клуба именно Виктора Каневского. Каневский потом вспоминал, что многие из друзей и знакомых отвернулись от него во время отказа, никто не хотел наживать неприятностей. А Лобановский приходил к Каневскому домой, в квартиру на Крещатике, красота, каштаны, с коньяком. И никого не то, что не боялся, он плевал на них, он шел к другу.
— Дэви, кто-то из футболистов или тренерского штаба киевлян был в той или иной мере связан с еврейством? По прямой линии, по четвертинке, по жене?
— Я не знаю, вот вы меня огорошили этим вопросом. В Одессе я вам доложу за всю еврейскую футбольную Одессу. Сеня Альтман, например, который родился в Чугуеве, Харьковской области, но его считают одесситом. А вот в Киеве…
— Ладно, идем дальше. Киевское «Динамо» стало первой советской командой вообще, кто приехал в Израиль в восьмидесятых, еще, если не ошибаюсь, до того, как восстановились отношения между странами. Почему Киев?
— Я об этом подробно пишу в книге, что упомянул. В том, что Киев и что «Динамо», есть немалая заслуга одного вашего соотечественника.
— Так, еще быстрее, как говаривал Лист, в смысле еще подробнее…
— Это Яков Гершензон. В 1997 году, зимой, я по приглашению Васильича поехал с «Динамо» на сбор предсезонный, в Израиль. Был там девять дней. И так получилось, что Валерия Васильевича не было на том сборе, он остался дома, нездоровилось, было подозрение на воспаление легких. Мне об этом сказал Саша Чубаров, администратор «Динамо», уже в аэропорту. Что Лобановский извинился и передавал привет. Я сильно расстроился. Я даже думал не лететь, раз не будет Лобановского. Всю поездку я запланировал под него, приготовил много техники, чтобы снимать мэтра. Но в итоге полетел. И до сих пор благодарю судьбу, что полетел: все эти девять дней я безумно пополнял свои знания о Лобановском. Опосредованно, через тех людей, кто рука об руку работал с ним. Яков Гершензон стал одним из моих тогдашних собеседников. Причем Яша рассказал мне те вкусности, что позволяют создать послевкусие. Яша рассказал о той игре, зима 1989 года. «Динамо» (Киев) — сборная Израиля. 1:3, победа гостей. Тогда в Тель-Авиве на трибуне израильтяне, наши люди, как говорится, торжествующе восприняли победу… киевлян! А как встречали «Динамо» в аэропорту имени Бен-Гуриона, это просто царский прием какой-то был! Киевляне прилетели в Тель-Авив рейсом «Люфтганзы» из Германии, тогда еще прямого воздушного сообщения не было между СССР и Израилем.
— Яков Гершензон, случаем, не приложил руку к трансферу века в «Маккаби» (Хайфа), приобретению вратаря киевского «Динамо» и сборной СССР Виктора Чанова? Чанов до сих пор слывет в Хайфе легендарным человеком, его имя называют с придыханием, а о его игре за «Маккаби» до сих пор говорят с причмокиванием и пощелкиванием пальцев…
— Понятно, почему так помнят. Виктор Чанов — вратарь и человек — фантастический! Он из вратарской семьи. А насчет руки, это надо узнать у самого Яши. Вернусь в 1997 год. Я улетал в Киев, а Лобановский вместе с Игорем Суркисом (он его часто ласково называл «Игорюня»), прилетал в тот же день. Я не мог не пересечься с Лобановским. Специально раньше поехал в аэропорт. Васильича привели в зал для важных персон. Он поинтересовался у меня, как командировка? Я ему говорю: все отлично, нет только вишенки на торте, того самого материала, без которого все мои девятидневные труды могут пойти прахом, интервью с самим главным тренером. Игорь попытался где-то вклиниться в разговор, мол, Дэви, Валерий Васильевич сегодня неважно чувствует. И правда, я видел, что на лице Лобановского проступал пот, простуда еще не отошла. Но это же Васильич, у него чувство такта было развито не хуже, чем чувство футбола. Он сказал Суркису «Игорюня, разберемся» — и показал ему рукой. Суркис закрыл дверь, и мы начали интервью. Я установил технику, камеру настроил и говорю: «Васильич, я тут узнал, пока вас не было, фантастическую вещь. Когда у СССР не было дипотношений с Израилем, вы вдруг организовываете матч «Динамо» (Киев) против сборной Израиля. И пробиваете эту игру. Догадываюсь, через какие Олимпы вы пробивали, поэтому у меня к вам единственный вопрос: почему вы это делали?» Лобановский ответил так, что в словах сосредоточилась вся суть этого человека: «Если не мы, то кто же?». На этом та история только… начиналась. Я записываю интервью, заканчиваю, доволен. Вы понимаете, с зимы 1996 года весь Киев — и это не преувеличение — только и говорил о возвращении Лобановского в «Динамо», любую весть о Лобановском в родном клубе ждали как манну небесную, разговор с ним — великая журналистская удача, да еще на камеру. Говорю Валерию Васильевичу «секунду, проверю, как записалось» и вдруг с ужасом обнаруживаю, что нет звука. Есть изображение, а звук как корова языком слизнула. Васильичу сказал, у самого — лицо белое, а он шутит, «так что, мы с вами под фонограмму работали?» Я в ответ «Васильевич, что хотите, но надо еще раз записать». А тут снова Игорь Суркис, мол, время, опаздываем, ждут. Лобановский ему «Игорюня, терпи!». И мы второй раз делаем эту запись. Так что запись эта историческая.
— У Валерия Васильевича были друзья из еврейского круга? Приятели?
— Да. Хотя он никогда не обращал внимания на национальность того, кто с ним дружил или приятельствовал. Как-то Чубаров рассказал мне, что однажды Валерий Васильевич так жестко отбрил одного своего подчиненного, не буду называть фамилию, который водителю, «инвалиду пятой графы», что-то такое сказанул. Лобановский сказал: завтра, если не извинишься за эти слова, можешь писать по собственному и забудешь что работал в «Динамо».
— В советском футболе Матвей Соломонович Юдкович, администратор «Зенита», был легендарной личностью. Говорили, что дядя Мотя может уговорить перейти куда угодно кого угодно из игроков. А что в Киеве? Фельдман, если не ошибаюсь, тоже был из когорты легенд?
— Ошибаетесь. В Киеве в «Динамо» администратором был Рафаил Моисеевич Фельдштейн, мы с ним были дружны. А в остальном: Фельдштейн, как и Юдкович (они, к слову, сильно приятельствовали), был легендой.
— Говорят, что его уважали в столице Украины не меньше, чем Лобановского?
— Полная правда. Фельдштейн — он жил только ради «Динамо». Все, что его волновало, было в той или иной степени, связано с «Динамо». Сколько раз он ловил меня в коридорах обществ, спорткомитетов, расцветал буквально, что сейчас поговорит со мной о «Динамо», брал так за пуговичку ласково и начинал баять какую-то новую историю или байку. Естественно, про киевское «Динамо». Он обожал поговорить. Мы познакомились с ним еще в эпоху Деда, Виктора Александровича Маслова. Рафа (так его звали те, кто имел право так его называть) что мог делать как администратор? Палку достать сухой колбасы, бумажечку нужную проштампелевать, мебель импортную для игроков обеспечить. Он знал всех нужных людей: на базах, в магазинах, в торгах.
— Так и они наверняка фамилию Фельдштейна в записной книжке красным фломастером жирно обводили? Билеты на киевское «Динамо», учитывая, что за билет на «Баварию» осенью 1975 года люди отдавали плащ-болонью за 200 р., они дорогого стоили, нет?
— Конечно. Само собой. Билеты на футбол. Билеты на самолет, на поезд, СВ, купе, это все Рафа.
— Говорят, что он доставал самое драгоценное для любого гостя столицы Украины, киевский торт?
— И это бывало. Рафа был очень человечным, с открытой душой. И до невозможности предан «Динамо». Помню, он был в большой обиде на Лобановского и Базилевича. Его уволили из «Динамо». Помню, со своей знаменитой хрипотцой он изливал душу: «Ты понимаешь, мне оставалось четыре месяца до сорока лет в «Динамо», что они, потерпеть не могли?» К слову, понимаю, почему Лобановский сделал это, хотя на первый взгляд это и было сделано некрасиво. Ничего личного, они, имею в виду Базилевича и Лобановского, делали все то, что было полезно и нужно для команды. А уже через год или два Рафа с гордостью говорил, что «вот этот в «Динамо» занимается транспортом, этот — формой, этот колбасу выбивает, этот — квартиры, а раньше я один делал все это сам!». А еще Рафа славился невероятным умением принимать гостей и нужных людей. Как-то стоим с ним за кулисами дворца спорта, где динамовцам вручают золотые медали за чемпионат страны. А Рафа довольно мне бурчит: «Они набрали 47 очков и я тебе отвечаю (после качаловской паузы) там 15 очков — мои!!!» Что характерно: все Рафа делал интеллигентно, мягко и, в отличие от нынешних администраторов, подводную работу футбольного айсберга, проделываемую администратором такого уровня, нельзя было заметить даже вооруженным взглядом. Это был профессионал высочайшего класса! А как Рафа рассказывал! Это был театр одного актера! Карцев мог бы позавидовать! Я вам еще одну историю расскажу. Про Рафу и «инвалидов пятой графы». Это грустная история о том, как огорчил Рафу. Я делал разворот в газете «Комсомольское знамя», где заведовал отделом спорта, по поводу чемпионства динамовского в 1968 году. Редактор дает полное «добро» и на тему, и на строкаж. Даю и фото коллективное и портретики: футболисты, тренеры и, разумеется, администратор, Фельдштейн. Вечером все сверстано, я звоню Рафе и говорю «Рафаил Моисеевич, вы завтречка утром газетку купите, там есть ваше фото». Утром прихожу на работу. Звонок. В трубке рассерженный Рафин голос: «Ну и где же я там? И чего ты мне звонил? И что я, рожей не вышел для фото? Там же меня даже нет». Я за газетой, верно, все есть, а Рафы нету. Иду к редактору. «Как это понимать?» — спрашиваю. Он: «Мы тут не при чем, ты с этими (показывает наверх на потолок) спорить хочешь? Я не хочу…»
— Еврея не пожелали видеть на фото?
— Инвалид пятой графы.
— Дэви, вопрос на засыпку. За кого притапливать будете в группе, где «Маккаби» и киевское «Динамо»?
— Вы знаете, у нас тут в Филадельфии есть еврейский клуб, правда, он уже не еврейский, тут среди посетителей и мусульмане, украинцы, казахи, афроамериканцы, мои товарищи по бане тоже пытали, за кого болеть будешь? Я отшучиваюсь: это же надо жребию так пасть, чтобы собрать воедино клуб из Израиля, клуб, где владельцем российский еврей, и «Динамо» Киев, которое в Израиле обожают со времени Лобановского. Этакая еврейская группа.
— А вы знаете, что мои товарищи по бане (в смысле по шабатнему футболу), они из Украины, говорят, что хотят посмотреть на матч «Маккаби» с «Динамо» в Лиге Чемпионов не только живьем, но обязательно из сектора, отведенного фанатам киевского клуба! Мы в шутку одному сказали, из Винницы: «Ты там случайно на иврите ничего не ляпни, могут не понять!». А он, многолетний болельщик киевского «Динамо», на полном серьезе ответил: «А чего мне бояться? Я же дома у себя…».
— Когда я прилетел зимой 1997 года в Израиль, мы вышли из самолета. Все красиво, тепло, приятно, душа поет. А Юра Калитвинцев, капитан «Динамо» и сборной Украины, парень, родившийся в Волгограде, улыбается и говорит: «О, наконец-то мы дома…»
P. S. Любой журналист, работающий в жанре интервью, ищет эффектную концовку. Но мне и тут повезло с Дэви Аркадьевым. Мы уже закончили разговор, но так получилось, что диктофон я не выключил. И в итоге записал еще одну еврейскую тему. Почему еврейскую? А какой еще назвать историю, где речь идет об Иосифе Кобзоне, умном еврее при губернаторе, и синагоге в Филадельфии?
Одним словом, заговорили мы о Тамаре Гвердцители. Вернее о фото, где Дэви Аркадьевич сидит рядышком с Валерием Васильевичем на концерте в честь окончания карьеры Олега Блохина. И вышли, разумеется, боком и крюком на песню «Виват, король!».
— Вы мне напомнили «Виват, король». Это песня мне дорога, она связана с приятными воспоминаниями. Начну с конца. Я встретился с Тамарой Гвердцители в девяностые годы в Филадельфии в синагоге «Нер Цедек», она там давала концерт. Я взял книгу об Олеге Блохине, редкое издание, и пошел на встречу.
Встретились с Тамарой на распевке, перед концертом. Я ей говорю, вот хочу подарить книгу о том концерте, о «Виват, король!». Тамара говорит: «Дэви Аркадьевич, давайте сделаем рояль в кустах». Во время концерта ее забросали просьбами исполнить «Виват, король!» Вот тут она и говорит: исполню и приглашу на сцену человека, без которого этой песни могло и не быть!»
Песня эта стала лауреатом на «Песне 1989 года». А прозвучала впервые на вечере чествования Олега Блохина в том же году.
Вышло так: я готовил программу в 1989 году (тогда еще не было ругательного слова «продюсер») в качестве пресс-атташе концерта в честь окончания карьеры Олега Блохина. «Звезды эстрады — звездам футбола» — назывался проект, я там многостаночничал и как автор сценария, и как много еще кто. Мы искали песню на коду, на финал.
— Какие варианты были?
— Были три претендента. Помню песню, автор и исполнитель херсонский, там все время припев–рефрен шел «Блохин, Блохин». Мы приняли это как рабочий вариант, но чувствовали: это не то, что ищем, что надо. Звонок. Недели за три до старта. Звонит Татарченко Юра, композитор: «Дэви Аркадьевич, можно подъехать? Хочу показать, мы песню с Юрой Рыбчинским сделали. Он приезжает, ставит кассету в мой двухкассетник, я слушаю и сразу говорю: все, больше не ищем ничего, это финал, причем это финал не только во дворце спорта, это финал на стадионе. Под эту песню Олег будет делать прощальный круг. Я чувствую эту коду. Гена, кто поет?»
«Вы ее не знаете, девочка, из Тбилиси, Тамара Гвердцители».
Потом во дворце спорта, когда закончился концерт, режиссер украинского телевидения мне говорит: «Песня не вошла». Я говорю: «Как?» А он поясняет: «У нас бобины на три часа рассчитаны, а ваш концерт длился три часа двадцать минут».
Приезжаю домой, убитый, за полночь. Звонок. Ира. Жена Олега Блохина, знаменитая гимнастка, Дерюгина. «Дэви Аркадьевич, все собрались, но без вас за столом не сядем, высылаем за вами машину». Приезжаю, квартира на Крещатике, седьмой этаж. Там и Кобзон, и Саша Малинин скромно в уголку, еще не вошел в элиту, хотя и выиграл уже конкурс в Юрмале. Сели. Тамадой — Иосиф Кобзон. Олег по праву руку, я — по леву. Иосиф Давыдович говорит: «Хочу выпить за именинника». Олег уже готовится встать, а Иосиф Давидович его по плечу: не, до тебя очередь еще не дошла. И обращается ко мне: «При царе у каждого умного губернатора был умный еврей на воеводстве. Вот ты, Дэви, умный еврей на сегодняшнем концерте. Но я видел, как ты расстроился на концерте. Даю тебе жизненный урок. Кто платит, тот и заказывает музыку. Украинцам не хватило бобины, а мне хватило, потому что я писал на более объемные бобины. И песня там вошла».
Беседовал Игорь Литвак.
Источник: 9 Канал
